А этим вечером, когда мы все укладывались спать, в темноте комнаты кто-то рассказал мне следующее:
"Я шел долго, пока, наконец, не понял, что пора бы остановиться. Пейзаж вокруг не менялся, так что понять, шел ли я вообще, или стоял на месте весь день, не представлялось возможным. Мне до сих пор иногда кажется, что только тот факт, что я остановился заставил местность вокруг ожить и приобрести относительно разнообразные формы. На глади серой мутной пустыни, словно рябь, образовалось возмущение, к которому, конечно, я и направился.
Там стояла покосившаяся, прибитая к земле, но все же узнаваемая калитка. Или, точнее, ее остатки, изъеденные ржавчиной и временем. а за хрупкими ее зубьями лежала изрытая сухая земля, на которой чешуей лежали плиты, раскиданные, на первый взгляд, хаотично, словно бы кто-то их тут обронил. На другом конце этого пространства высился одиноким столбом черный силуэт одной из этих плит. Время пошатнуло ее и нагнуло к земле. Но она стояла.
Когда я подошел к ней, то, к своему ужасу обнаружил, что с плиты на меня смотрит лицо. Эфемерное, с тонкими печальными чертами и совершенно чужим взглядом.
Оно моргнуло и посмотрело на меня и..."